1. В окопах Маньчжурии
Было довольно холодно, хотя и стояла июньская ночь, так уж тут бывает – днём жара, а ночью холодок до костей пробирает. Алексей, плотно закутавшись в шинель, прижавшись спиной к своему товарищу и односельчанину Ивану, дремал. Колёса вагона равномерно постукивали на стыках рельсов, и поезд всё дальше и дальше уносил их в неизвестность. Три месяца в пути уже порядком измотали их. Скудного солдатского пайка не хватало молодым и здоровым организмам. Алексей пытался заснуть, но тревожные мысли лезли в голову, прогоняя всякий сон.
«И чего нас гонят на самый край земли? Не знал этого Китая доныне и знать не хотел бы! За царябатюшку и на своей земле помереть можно, да видно генералам земля китайская нужна, коль гонят нас на эту войну! А мне бы на своей десятине управиться, и отец с матерью уже сдают здоровьем. Дождётся ли меня жена моя, Парасковья ненаглядная? И как сыновья мои там? Старшому, Роману семь уже, настоящий мужчина! Вернусь, всё поновому будет, и жить поновому стану!..».
При воспоминаниях о Парасковье улыбка пробежала по губам Алексея, сердце сильнее застучало.
Поезд сбавил ход и стал притормаживать, а через минуту команда «выгружаться» последовала. Солдаты нехотя собираться стали, фельдфебель Никифоров усердствовать стал, подгоняя нерадивых.
– От, что б тебя пуля шальная достала, житья нет от тебя! – тихо, чтобы не слышали соседи, пробурчал Иван.
Не любили служивые фельдфебеля – выслуживался перед офицерами. Взводный, прапорщик Метельский или тот же ротный, поручик Головин Алексей Петрович, строг уж как, а солдата зря не обижал, за то и уважали его.
– Выгружайся! Поторопись, братцы! – голос взводного ускорил сборы.
Поезд остановился в степи, несколько старых деревянных построек составляли населённый пункт назначения. Солдаты выстраивались в походную колонну.
– Ваше благородие, куда это мы прибыли? – вопрос адресовался проходившему вдоль состава поручику Головину.
– Разговорчики мне! Становись! – нёс службу Никифоров.
После нескольких часов изнурительного марша, батальон вышел на окраину города Чанчуня в расположение русских войск. После непродолжительного отдыха вместе с другими частями Маньчжурской армии Его Превосходительства генерала Куропаткина, батальон Алексея Дрозда был направлен в район города Ляоян, туда же стягивались и японские сухопутные силы. В ближайшее время здесь ожидались основные военные действия противоборствующих сторон. Почти полгода назад (в январе 1904 года) японский флот, без объявления войны, напал на русские корабли в ПортАртуре, а японские войска высадились на Ляодунском полуострове и сейчас обе стороны готовились к решительным действиям. На отдельных участках фронта проходили кратковременные бои, но эти столкновения носили скорее разведывательный, а не стратегический характер.
В нескольких таких баталиях участвовала и рота поручика Головина и действовала, надо сказать, вполне успешно, за что сам командир полка полковник фон Блумберг лестно отозвался о действиях белорусов Головина.
Однажды, сидя у костра, солдаты вспоминали своих родных, как там сейчас на родине? Самое время в поле работать, хлеб собирать да детей поднимать. Что они здесь на чужбине делают и за что воюют? Вопросы эти солдатам Матвеев задавал, до призыва он в Минске на мануфактурной фабрике работал. Наслушался агитаторов политических, вот сейчас и сам вопрошать стал.
–Ты бы, Матвеев, негромкото о том говорил, не ровен час, взводному али ротному кто доложит. Сибирью слова эти обернутся! – Иван остановил Матвеева.
– А ты, Иван, вот мне скажи, чего ты сюда на погибель приехал, да и ты, Дрозд, по своей воле здесь? А неправда то, так сходи к офицерам и доложи, чай пожалуют с плеча барского! – обозлился Матвеев, потом, помолчав, добавил: – Сибирью пугаешь, так мы все уже здесь дальше той Сибири, куда уж дальше?
При последних словах Матвеева к костру подошёл Никифоров.
– Кто тут о Сибири заговорил? А ну разошлись, агитацию развели, мать вашу! Молчать мне! – и фельдфебель свой кулак к лицу Матвеева поднёс. Видя, что не очень солдатики торопятся, на крик перешёл. – Кому сказал, разошлись!
Служивые, зная его тяжёлый кулак да такой же характер, нехотя расходиться стали, всегда этот Никифоров не вовремя встрянет, но расходились молча. Только Иван не удержался:
– Слышь, Алексей, а Матвеев меня уже хоронить собрался, да я его ещё переживу, тоже мне агитацию развёл!
В одну из ночей группа японских лазутчиков проникла в расположение роты и совершила нападение на командный пункт. В поднявшейся суматохе японцы попытались не только разгромить штаб, но и захватить русского офицера, что им почти удалось. Двое японских солдат уже вытянули на бруствер окопа штабскапитана Безрукова, тот сопротивления не оказывал – по причине своего бессознательного состояния. На его спасение бросился поручик Головин, рядом с ним оказались Алексей с Иваном. Группа прикрытия противника вступила с ними в рукопашную схватку. Из темноты на ротного бросился один из диверсантов, блеснуло лезвие занесенного над поручиком ножа, но ещё быстрее под удар ножа подставил приклад своего карабина Алексей. Лезвие скользнуло по прикладу оружия и прошло рядом с лицом Головина. В следующее мгновение Алексей без взмаха резким ударом приклада в челюсть опрокинул соперника. Рядом кулаками добивал своего противника Иван, ещё одного японца расстрелял в упор ротный. Не сговариваясь, оба солдата выпрыгнули из окопа и бросились вслед за японцами, тащившими штабного офицера. Те далеко ещё не ушли и были быстро настигнуты. После короткой и яростной схватки оба лазутчика остались лежать на земле, а Алексей с Иваном помогли пришедшему в себя штабскапитану Безрукову вернуться в свой окоп. Алексей первым спрыгнул в окоп, за ним с трудом спустился штабскапитан, а Иван свалился на руки товарища уже мёртвым. В шуме боя и не слышен был выстрел, да и был он шальным и случайным, но пуля вошла Ивану прямо в затылок.
– Ваня! Ванька, как же так! Что матери твоей скажу? Ваня! – Алексей в бессилии опустился на колени, сзади на плечо рука чьято легла.
– Крепись, солдат, на то и война! Товарищ твой за царя и Отечество смерть принял, и погиб как солдат! – голос ротного дрогнул.
Ночная вылазка японцев дорого обошлась роте – в ночном бою погибло восемь русских солдат, ещё несколько получили ранения. После этого были усилены дозоры, особенно в ночное время. Головин лично поблагодарил Алексея за своё спасение:
– Командованию подан рапорт с ходатайством о твоем награждении, но тебе, солдат, спасибо за жизнь мою! От жены и детей моих спасибо!
– Благодарствую, ваше благородие, рад служить! – вытянулся во фрунт солдат.
После этого боя на груди Алексея Дрозда красовался Георгиевский крест – высшая награда солдатской доблести и храбрости. Даже фельд
фебель Никифоров проникся к нему уважением, и голос на солдата без причины больше не повышал, да и видел отношение к Алексею со стороны ротного командира.
В августе начались активные военные действия. Японские войска повели наступление под Ляояном. Именно здесь проходили самые ожес
точённые и упорные бои, именно здесь, на направлении главных ударов японских частей, находилась и рота поручика Головина.
Атаки, рукопашные схватки, оборона и снова атаки на позиции противника – всё смешалось в той кровавой круговерти. И выжить шансов в той бойне почти не было – в ходе боёв рота несколько раз почти полностью обновлялась. Не успевали бойцы познакомиться, как назавтра ложились на поле брани мёртвыми. Хоронили друг друга, не зная имён и не помня, только в интендантских книгах оставалась отметка «убыл со смертью…».
Поднял в атаку свой взвод прапорщик Метельский и шел первым, когда прямым попаданием вражеского снаряда его разметало. Светлая память тебе, Модест Александрович, на чужбине жизнь свою отдал во славу оружия российского! В отчаянной рукопашной схватке, уже в своём окопе, спасая безусого юнца, сложил голову фельдфебель Никифоров, не посрамив славы и чести русского солдата.
Достал японский штык и грудь штабскапитана Безрукова. Перед смертью, в беспамятстве уже, он просил у матери прощения и прощался с ней, но в последний миг глаза чистыми стали и ушёл со словами: «Храни, Господь, царябатюшку – за него живот свой кладу!..»
А вот ротного судьба берегла, не кланялся пулям и шрапнели, в атаку людей своих первым поднимал, и както так стало, что рядом всегда Алексей был. Не храбрость свою друг другу и другим показывали, а понимали, что спасение в том их – рядом быть.
Но в одной из атак рядом с ними взорвался снаряд. Взрывная волна Алексея на поручика бросила, прикрыл телом своим командира – снова спас, получилось. Сзади солдаты подхватили тело поручика и в тыл вынесли. Тут и японец в контратаку пошёл, уже не до раненых было, свои бы позиции отстоять. Так тело солдата на поле и осталось лежать.
Эти ожесточённые и затяжные бои измотали обе стороны, вицеадмирал Того Хайхатиро докладывал императору, что в августе в боях под Ляояном японская армия потеряла более 20 процентов личного состава и вынуждена начать отступление на новые позиции.
В тоже время генерал Куропаткин А.Н. и адмирал Алексеев Е.И. приняли ошибочное решение не продолжать наступательные операции и остановили войска. Именно сейчас можно было решить исход всей компании в пользу русского оружия. Промедление предательству равносильно, позже предательство явным стало – в 1906 году комендант крепости ПортАртура генераллейтенант Стессель был отдан под суд вместе с другими виновниками сдачи крепости – генералами Фоком и Рейсом.
В госпитале поручик Головин всё метался в беспамятстве, Алексея звал. Через два дня в себя пришёл и первым словом – санитару:
– Что с солдатом, Алексеем зовут, живой?
Что санитар ответить мог, да солдат здесь вон сотни, кто будет искать вашего солдата! Офицеров размещать некуда, мест нет, а каждый день всё новые поступают. Кто сейчас раненых да убитых считает?
Новый ротный, подпоручик Донцов, Головина в госпитале навестил. Сообщил о том, что Алексей Петрович награждён орденом Святого Станислава 3й степени и произведён в штабскапитаны, а новостью об Алексее Дрозде не утешил:
– Мы, Алексей Петрович, место то тщательно осмотрели, тело солдата не нашли. Либо похоронная команда успела убрать и захоронили, где нам неизвестно, либо, что не желательно сие, в плену он.
– Вам, ваше благородие, поклон от всех служивых наших, ждут вас больно и желают выздоровления скорейшего! – добавил денщик Донцова
Харин, пришедший вместе с ним.
…Алексей с трудом открыл глаза, в голове всё еще шумело. Попытался пошевелить рукой и не почувствовал её. «А она хоть есть, рукато?». Захотел повернуться на бок, но при первом движении тело пронзила острая боль, и он снова потерял сознание. Придя в себя, почувствовал, что над ним ктото склонился. Открыв глаза, увидел лицо японского солдата. Тот чтото лепетал на своём языке – то ли спрашивал что, то ли своих товарищей подзывал. Ещё через минуту Алексей понял, что волокут его кудато. Хотел сопротивляться, но сил даже пошевелиться не нашлось. Окончательно пришёл в себя в какомто полутёмном бараке.
– Долго ж ты, солдат, отходил. Я уж думал, Господь душу твою примет. Значит, жить долго будешь! – над Алексеем склонился человек в изодранном мундире. – Прапорщик Авдотин я, Андреем зовут!
– Ваше благородие…
– Оставь эти благородии, здесь мы все равны – в плену! – перебил его Авдотин и, помолчав, добавил. – Зовутто тебя как, солдат?
– Алексеем. Дрозд Алексей я!
– Ну, вот и познакомились. А теперь отдыхай, Алексей, – нам силы с тобой еще понадобятся!
Во сне повернулся и почувствовал острую боль в области груди. Нет, не сердце внутри кольнуло, чтото твёрдое упёрлось в грудь. Алексей протянул руку к нагрудному карману и достал крест, Георгиевский крест. Вспомнил, как снял его перед атакой и положил в карман – опасался его потерять в рукопашной, когда с японцем сойдутся. И, смотри ты, сохранился, не обыскали или не обратили внимания. Но добрый знак в этом увидел Алексей. «Значит, выживу и здесь – крест этот сохранит меня!» Чуть позже Георгия своего Андрею показал.
– Твой это крест? – с уважением спросил Авдотин, знавший хорошо цену награды этой. Потом крепко обнял за плечи Алексея. – Ты крест сохранил, значит, и он тебя сохранит, жить будем, солдат!
«Смотри, и Андрей так думает! Знать, сложится всё, не мерян мне час ещё!» – легче от мыслей таких стало.
Теперь целью их жизни стало сохранить этот крест.
———————————————————————————————————————————
ТРУДНО и долго восстанавливался Алексей, здорово его тогда взрывом накрыло. «А жив ли ротный? Если убило его, то жаль – хороший офицер был! Но коли я жив, то и Алексей Петрович мог живым остаться». Так начался новый этап в жизни Алексея – в лагере для военнопленных в Шаньяне.
Скудное питание военнопленным сил не прибавляло, кто был покрепче, тех на работы направляли. В бараке находилось около сотни русских солдат. Авдотин как мог ухаживал за Алексеем, благодаря чему тот хоть и медленно, но всё-таки поправлялся. Через два месяца Алексей впервые вышел из барака. Работали на железнодорожной станции, занимались погрузочно-разгрузочными работами. Алексей слаб ещё был, и работы ему тяжело давались, уставал быстро, но Андрей помогал другу.
Прошло девять месяцев. Пережили зиму, весну, наступило лето. Из сотни пленных русских солдат теперь в бараке и половины не осталось. Издевательства охраны, болезни, голод – всё это приводило к гибели людей. Война закончилась победой Японии.
Друзья обратили внимание на то, что теперь охраняли их без особого усердия, чем и решили воспользоваться. Стали готовиться к побегу, набрались терпения и ждали благоприятного момента. Вскоре такой случай представился.
К отправке готовился эшелон с лесом на Харбин. Паровоз уже стоял на парах. На станции скопилось много поездов, группы русских пленных работали в разных местах станции. Их собирали вместе только к концу работы, а до этого времени у них было в запасе несколько часов. Так было заведено.
НА СНОВАВШУЮ рядом с поездом группу людей никто не обращал внимания. Военнопленные уже носили одежду местных жителей, армейская форма давно пришла в негодность, но сейчас это беглецам было только на руку. Когда состав был готов, шесть человек быстро взобрались в один из вагонов и спрятались среди брёвен. Охрана пошла вдоль состава, закрывая двери вагонов, не заметив ничего подозрительного, расположилась в головном вагоне. Паровоз, выпустив пары густого белого дыма и издав пронзительный гудок, стал набирать ход.
Алексей не верил, что всё получилось. Ему все казалось, что поезд сейчас остановится, охрана снимет их и устроит бойню. Он с волнением смотрел в щель в вагонных досках, а сердце готово было вырваться из груди. «Свобода! Свобода! Вот она, наконец! Как долго я ждал этого момента!» Как будто услышав его мысли, рядом засмеялся Андрей. И сквозь смех шептал:
– Лёша, Лёшка, это сво-бо-да!
На выезде из города паровоз ещё раз дал гудок, и уже ничего не боясь, шесть глоток разом взорвались восторгом: «Ура-а!»…
Алексей достал из своих тайных карманов Георгиевский крест и приложился к нему устами.
А поезд всё дальше и дальше уносил их на север – там Россия, там родной дом, там ждёт его Парасковья! Мысли о жене и детях помогли солдату выжить в этом аду, давали ему силы, когда их, казалось, уже нет. Сколько бессонных ночей, сколько отчаяния и ожидания – и всё ради вот этого момента!
ЧАСА через два Авдотин, на правах старшего, собрал вокруг себя всех беглецов:
– Сейчас на перегоне пустынное место, здесь и будем уходить. Скоро нас хватятся, начнут искать и поймут, что мы бежали на этом эшелоне. И впереди всё перекроют. Вы как хотите, а я в плен живым не сдамся. Сейчас каждый волен поступить, как хочет. Я командовать не могу, но кто со мной – вперёд!
Никто не возражал, все понимали, что вместе у них имелся шанс выжить и добраться до границ России. По-одиночке на чужбине они пропадут.
Через несколько минут, когда поезд замедлил ход на повороте, шестеро беглецов благополучно спрыгнули на землю и в наступающих сумерках, обходя стороной находившееся впереди поселение, взяли курс на север. Японская полиция и военные патрули окружили прибывший на станцию поезд, но после тщательного обыска состава сбежавших русских военнопленных не обнаружили. Прапорщик Авдотин уводил группу всё дальше – в сторону монгольских степей. Там, впереди, будет тяжелее и путь на родину станет дальше, но и безопаснее – там их не будут ждать и искать, да и на помощь местного населения надежд больше станет.
На третий день пути группа расположилась на отдых в степи, в развалинах заброшенной лачуги. Следов присутствия человека беглецы не обнаружили, и потому до наступления ночи решили остановиться здесь.
Авдотин выслал Алексея Дрозда на разведку в сторону предполагаемого населённого пункта, чтобы раздобыть хоть что-нибудь из продуктов:
– Только ты на рожон не лезь – постарайся тихо всё делать. А главное – не обнаружить себя. По мне, так лучше здесь траву есть, нежели за решёткой мясо жевать. Но, сам знаешь, там мясом не угостят.
При упоминании о мясе у Алексея остро засосало в животе. Он и сам понимал всю серьёзность их нынешнего положения. Простившись с Андреем, отправился в путь.
Выставив дозор, группа устроилась на отдых, нужно было набраться сил перед ночным маршем.
ВЁРСТ через десять Алексей увидел убогие хижины. К ним он пробрался незамеченным, опустился на землю и ползком стал продвигаться вперёд к крайнему строению. Мужчин возле жилища он не увидел – только женщин и детей. Сегодня ему везло. Алексей проник в хижину и был вознаграждён за смелость: несколько лепёшек лежали на низком деревянном столике, а поверх них – небольшой кусок вяленой баранины. Всё это одним движением он сгрёб в холщовую суму, подвернувшуюся тут же, и выскользнул наружу. Оставалось самое главное – незаметно покинуть этот гостеприимный угол, благо, низкорослые кустарники находились невдалеке. Заметая следы, Алексей незамеченным дополз до них и стал постепенно удаляться от поселения.
Вдруг он услышал за спиной детские крики. «Неужели обнаружили пропажу? Тогда, если рядом окажутся взрослые, это осложнит отступление».
Алексей приподнялся на руках, обернулся. У хижин на лошадях остановились японские солдаты, они что-то кричали и размахивали руками, указывая в сторону степи. Ещё через несколько минут всадники рысью ушли в параллельном направлении движению Алексея.
Пройдя половину пути, Дрозд наткнулся на конские следы, уходившие в сторону хижины, и волнение за товарищей охватило душу Алексея. Вдалеке неожиданно прозвучали выстрелы. Все, теперь он ничем не сможет уже помочь друзьям. Да и что бы изменилось, если б он сейчас был там, с ними? Ещё одна бессмысленная жертва? Но Алексей побежал туда, где его ждала неминуемая смерть, и остановиться уже не мог. Прошло ещё не менее полутора часов, прежде чем он добрался до мес-
та. Спускаясь с холма к дощатому домику, Дрозд увидел и осознал все случившееся.
В МЕТРАХ ста от хижины, на песке, неподвижно лежало тело Авдотина. Алексей бросился к нему и, опустившись на колени, осторожно перевернул товарища на спину. Два ранения в грудь – стреляли в упор.
– Андрей, друг, только не умирай! Ты должен жить, не умирай, прошу тебя! – из глаз Алексея скатилась слеза и упала на лицо Андрея. Тот открыл глаза, и лёгкая улыбка тронула его губы:
– Это ты, Лёша? Живи, я…
Договорить Авдотин не успел, тело его вздрогнуло и успокоилось уже навсегда.
В хижине Алексей обнаружил труп Михася Лойки. Знал, что Михась родом из-под Новогрудка, вот только запамятовал название местечка. «Вспомню, Михась, обязательно вспомню! – дал себе клятву. – И матушке твоей в пояс поклонюсь, если сам жив останусь».
Обоих он похоронил вместе, тут же. Остальных, надо полагать, японцы захватили живыми и увели с собой.
Алексей долго ещё стоял над небольшим холмиком, всё никак не мог уйти – сил не хватало. «Теперь я один, как волк затравленный, гонимый по степи. Теперь только на себя надежда! Неужто все жертвы были напрасны? Нет, на родине меня ждут, и я обязательно дойду!».
Стемнело. Взяв по звёздам направление на северо-запад, Алексей двинулся в путь…
Три долгих месяца он пробирался по Маньчжурским степям. Всё больше по ночам шёл, избегая встреч с людьми. И только подойдя к городку Даурия услышал русскую речь, открылся, смело в город вошёл. Через несколько дней его доставили в Читу и уже оттуда, пройдя процедуру установления своей особы, Алексей Дрозд убыл поездом вглубь России.
Ещё несколько месяцев будет он в пути. Многое придётся пережить солдату, прежде чем нога его ступит на камни железнодорожной станции Барановичи – у местечка Развадово.
ПЯТНАДЦАТЬ вёрст – не путь для солдата, уже к вечеру того же дня подошёл Алексей к своему селу Великие Луки. После трёхлетнего
отсутствия открыл двери родного дома и обнял стариков, не чаявших уже увидеть своего сына живым – год уже пылилась в доме похоронка. Мать за это время все слёзы выплакала, но увидела сына и без сил на лавку опустилась. Ладони на сердце положила, испугалась, что не выдержит оно. Жену и сыновей обнял воскресший солдат. Роман сразу к отцу бросился –
узнал, а младший Филиппка долго отца изучал, только потом на руки себя позволил взять.
Дождалась и Парасковья мужа – не верила, что Алексей сгинул. Сердечко ей говорило, что жив её Лёшенька. Не обмануло сердце!
Только за столом праздничным в какой-то момент тень печали легла на чело Алексея – вспомнил друзей своих, с коими из плена бежал, как терял их и хоронил в земле чужой. И Ваньку, друга и односельчанина своего помянул, Михася, матушку которого навестить обещал. За всех их жить будет!
Многие руки Георгиевский крест тронули, старики с почтением Алексея встречали – знали цену награды этой. Сорванцы притихали при его появлении – Героя видят! А жена при виде Креста плакала, как будто предчувствовала, сколь ещё испытаний и разлук на их долю выпадет…
————————————————————————————————
2. В ИРАНСКОМ ПЛЕНУ
Прошло пять лет. Алексей новый дом поставил, не в ряду сельском, а на своей земле – за эти десятины кровь пролил. Хутором встал. Рядом брат Михась обустроился, всё легче вдвоем. С утра до вечера работал, из нищеты вырваться хотел. И дом есть, и кусок земли своей, живностью обзавёлся, а из нужды не выбиться. Семью кормить надо – трое детей, благо Роман взрослый уже, по хозяйству помощник; да и младший, Филипп, к труду приучен, а Дарьюшка, любимица его, с рук не слазит.
В доме порядок да мир царит, но из века так велось: коль родился бедняком, то на земле до гроба и будешь гнуть спину. Чтоб жить в достатке, говорят, ученье нужно, а как учиться сельским парням? Романа взять – четыре класса закончил в местной церковно-приходской школе, тянется к науке, но без денег в город его не отправишь. А без науки на земле так век и просидишь.
А тут ещё и церковь Господь не уберёг, может, прогневили чем, за какие грехи огнём она уничтожена? Такое сотворить, чтоб петуха красного пустить в храм Божий, рука людская не посмеет. Но сгорела, а отчего так и незнаемо.
Лисовский, помещик местный, в округе правит, кругом всё его земли. Поместье в Чаромышнике убранством радует, а всё мало. Люди жить лучше хотят, только где на всех богатств тех напастись, вот большевики и ратуют: у таких богатеев, как Лисовский, забрать да беднякам раздать. Непросто это, разбой ведь, это ж против царя и власти идти! А армия, полиция – силища-то какая! Мутят народ большевики!
Роману в город надо, подучиться и судьбу там свою искать, может, у него доля лучше моей будет. И Филиппку в школу определять надо. В раздумьях таких Алексей во дворе работал, дрова колол да складывал под навесом. Жена в огороде убиралась, к мужу вышла, посмотрела в сторону деревни и обернулась:
– ГЛЯНЬ, Лёша, к нам что ли?
К хутору всадник приближался. Забилось тревожно сердце Парасковьи, присела на лавку, руки на груди сложила:
– Беду, Лёша, чую – не к добру вестник этот!
– Не каркай, мать! – сильным ударом Алексей вогнал топор в колоду, к воротам вышел. Сам почувствовал тревогу.
Всадник к самым воротам подъехал:
– Дрозд Алексей, ты будешь? – и, не дожидаясь ответа, вынул из-за пазухи пакет, протянул его Алексею. – Его благородие, Иван Никонорыч, предупредил: лично в руки передать.
Вскрыл Алексей пакет, а там – призыв на службу.
Назавтра и проводила Парасковья мужа в дорогу, с села ещё четыре человека ушло. Земля рук мужских просит, сеять хлеб пора, а в эти руки оружие вложат и опять убивать заставят. Теперь кого воевать-то пойдём?
Парасковья мужа у ворот провожала, дети вокруг неё столпились, дочь на руках плакала – понимала, что папа надолго куда-то уезжает – неспроста мамка плачет. Роман слёзы в себе держал, а младший сын за руку отца уцепился и слёз своих не прятал.
Нехорошо у Алексея стало на душе, не любил он слёз и прощаний долгих. Обнял жену, детей поцеловал и, забросив мешок за плечи, скорым шагом направился к большаку, где уже остальные призывники его дожидались.
ИРАН… Вот теперь куда судьба Алексея забросила. Но сначала призывники два месяца под Минском муштрой занимались, как будто на войне одни парады их ждали. Армейские навыки к Алексею вернулись быстро – и в штыковом бою, и в стрельбе всегда был лучшим. Да и Георгиевский крест у начальства и сослуживцев уважение вызывал – немногие такую награду имели.
Не может Россия без войны. Снова в чужую страну мужиков на бойню отправляет. И ради чего? Но солдат уже другой стал, это Алексей ещё раньше заметил. В вагоне, когда везли, у них агитатор объявился, про революцию говорил. Слово непонятное, а про землю он ведь правильно сказал – кто на ней работает, тому она и принадлежать должна. К Дрозду обратился, мол, вот ты, кавалер Георгиевский, а земли у тебя сколько, живёшь ты как? Послушать, так правду тот говорил. Да недолго он в пути с ними пробыл, через два дня арестовали агитатора да под конвоем сопроводили. Ведомо куда – Сибирь большая, там места всем хватит, померил её Алексей ногами! Вроде бы и недолго общались, а мысли разные в головах у служивых породил агитатор тот. Но ты – солдат, тебе воевать и кровь проливать по присяге, тобою данной, а революции те для учёных и грамотных.
В Иране местные племена восстания поднимали, за независимость боролись, только, кто и с кем там воевал, Алексею безразлично всё, нас-то чего сюда принесло? Господа офицеры говорят, мол, британцы да французы здесь укрепиться хотят, а мы своих товарищей защищать прибыли.
В северных городах Ирана стояли русские гарнизоны. С началом войны они стали подвергаться нападениям, для их усиления и направили русские войска. Железных дорог здесь было мало. Пехотным частям приходилось своим ходом преодолевать значительные расстояния. С Арчивана полк маршевой колонной выступил на Тебриз, но туда путь неблизкий. Перейдя иранскую границу, уже на подходе к Билесевару авангард принял первый бой.
– КОГДА рота походной колонной входила в ущелье, последовала команда остановиться. Зная тактику и методы ведения войны местными племенами, ротный капитан Астафьев вызвал к себе офицеров и обратился к поручику Годлевскому:
– Мы с вами, Иосиф Карлович, хорошо знаем, что именно в таких местах эти дикари и совершают нападения. Посему, господин поручик, прошу: возьмите свой взвод и проведите разведку ущелья. Готов поспорить: у вас будет баталия.
– Принимаю ваш вызов, Иван Николаевич. Разрешите исполнять?
– Действуйте, поручик! – и, повернувшись к остальным, внимательно посмотрев каждому в глаза, добавил: – Господа офицеры, прошу приготовиться к атаке!
Поручик Годлевский со своими егерями осторожно входил в ущелье. Алексей, держа карабин наизготовку, внимательно осматривал ближайшие выступы, камни. Врага он скорее почувствовал, чем увидел. За камнем, в пятидесяти метрах, вдруг произошло какое-то движение, и уже падая, в прыжке Алексей выстрелил, перекатился, перезарядил карабин и выстрелил ещё раз.
Цепь русских солдат моментально укрылась среди камней, и в этот момент заговорили вражеские ружья. Но было уже поздно, теперь достать этих русских будет непросто.
Перестрелка затягивалась. Не видя и не зная противника, Годлевский в атаку солдат не поднимал. И правильно делал. Через несколько минут по склонам ущелья ударила артиллерия, а отступающего противника расстреливала пулемётная рота.
После боя поручик лично подошёл к камню, куда были отправлены первые выстрелы. Да, этот Дрозд, действительно, отменный стрелок: два выстрела – два мёртвых тела; одному пуля в голову угодила, второй горец был в грудь сражён.
В этом бою лишь два русских солдата получили легкие ранения, а противник потерял более двадцати человек только убитыми. Ущелье полк прошел без потерь.
ВЕЧЕРОМ Дрозда вызвали в штабную палатку. Со страхом и дрожью в коленях он переступил порог. В глазах зарябило от золотых погон, эполетов, аксельбантов и орденов. Сам командир дивизии, его сиятельство князь Острогов, подошёл к Дрозду:
– А ну, голубчик, покажись! Наслышан, наслышан… Где же ты так стрелять научился?
Алексей уж совсем растерялся, но стоявший рядом ротный в бок толкнул и зашептал: «Отвечай, солдат, чего истуканом стоишь – его сиятельство спрашивает!».
– Так японец научил, ваше сиятельство!
– Так ты, молодец, и в японской кампании побывал?
Видя, что Алексей вновь замялся, Грачев доложил:
– Так точно, ваше сиятельство, сей солдат там же Георгиевским крестом пожалован!
– Похвально, похвально! Капитан, подайте рапорт – на такой груди и второму Георгию место найдётся!
Похоже, князь пребывал в хорошем расположении духа. Он любил гренадёров, хотя сам был маленького роста, но сейчас с восхищением оглядывал высокую и сильную фигуру стоявшего перед ним солдата.
Среди офицеров ходили слухи, что князь Острогов, в молодости воевавший с турками под началом самого Скобелева, слыл отчаянным храбрецом и прекрасным фехтовальщиком.
Отрогов взял со стола бутылку грузинского вина и подошел к Дрозду:
– А это тебе за службу, солдат! – и протянул бутылку растерянному Алексею.
– Благодарствую, ваше сиятельство! Рад служить! – вытянулся солдат во фрунт.
– Не мне служишь, а царю и Отечеству! Ступай, голубчик, с Богом!..
У костра, куда Алексей направился, его с нетерпением ожидали сослуживцы. Дождавшись и увидев в его руках бутылку дорогого вина, балагур Антон не утерпел:
– Неужто сам князь расщедрился, презент никак?
Ответить Алексей не успел, к костру подошел поручик Годлевский:
– Знаю уже, знаю, Георгием пожалован. Поздравляю, солдат! – улыбнулся взводный. – И от меня, и от всех спасибо тебе. Если б там, в ущелье, не ты, первым бы залпом полвзвода легло! Заслужил! – и посмотрел на бутылку: – И это тоже!
———————————————————
3. В окопах Первой мировой
Изменился мир, менялись люди. Много событий произошло за время отсутствия Алексея на родине. Самое страшное его ждало на пороге родного дома. Не встретила в светлице отца родного любимица его, Дашенька. Не заглянет больше в глаза его, не обнимет за шею своими нежными ручками, не назовет больше ласково папой – забрал Бог ее к себе еще прошлой зимой. Больше двух лет шел к своей дочурке, а пришел в пустоту. Горе придавило и согнуло сильное тело Алексея. Нужно было время, чтобы пережить все и смириться с этой утратой.
Он часто ходил на кладбище и подолгу, погруженный в свои тяжелые мысли, просиживал над могилой дочери. Сыновья понимали отца, но и обижались – после возвращения с войны изменился, стал замкнут и угрюм, а ведь они любили его и так ждали.
Крест наградной, Георгиевский, жена Алексея в шкатулку положила – к первому кресту, а коробку под иконами в углу избы поставила. Понадеялась, что последним он будет, сколько же воевать мужикам можно! Вот отец отойдет от потерь да от войны, и заживут они по-людски, а сыновья в помощь будут. Роман в ученики к деревенскому кузнецу Никифору определен, в плечах раздался, взрослый уже. Скоро и женить пора – на Ольгу посматривает, замечает мать все, видит, как Ромка ее в чужой двор заглядывает. Справная девушка, лицом и статью вышла, и хозяйка хорошая. Жить да радоваться нужно, лишь бы опять какой войны не было.
Лисовский, помещик местный, фронтовиков больно не жаловал. Как Петра Наливайко, деревенского бунтаря и агитатора арестовали да сослали в Сибирь, так злобой на служивых и смотрит. А Петр листовки крамольные из Барановичей привез, людей к бунту подстрекал, землю забрать у него, у хозяина, да голытьбе раздать! Вишь, чего удумал! Урядника вызывать пришлось. Вот и считает Лисовский теперь: коль в армии был, агитированный, значит, и веры таким нет. С войны все они бунтарями приходят, а Дрозд, хоть и Кресты имеет, а за спиной две кампании. Что ж им землю добровольно отдать?
Наступил 1914 год. Зима больно лютой и долгой выдалась, снега только в апреле сходить стали. С весной и жизнь пробуждаться стала, а с солнцем и дышать веселей. Работы в поле только начинаются, что за день посеешь, то год кормить будет – так извека крестьянина учили. Алексей отдался труду сельскому, видно, за зиму отошел, душой отогрелся, на сыновей радуется, и те с охоткой рядом с ним.
Отсеялись, сарай править стали, а там и гумно новое для сена да соломы заложили, дрова на зиму готовить нужно – не сходят мозоли с рук крестьянских. Роман к свадьбе готовиться начал, мужчина совсем, о своем доме мечтает, по осени сговорились с соседом детей под венец вести.
Только война опять все планы рушила. В сентябре призыв объявили. Снова генералам неймётся, а мужика от земли отрывать! Война уже в дома вошла, рядом уже, с немцем да австрияком теперь воевать. Сколько ж царю нашему земли надо? Из Китая два года добирался, из Ирана год землю мерил, теперь вот Европу воевать надо. Так на все войны и мужиков не хватит!
Из Великих Лук да селений окружных много народу под ружье поставили, сам урядник в исполнении был. На Дрозда Алексея повестка в числе первых пришла. Снова слезы бабские похоронным плачем по округе. Хорошо знал Алексей, что такое война, это вон молодежь лихость да браваду перед глазами девичьими ставит, а он-то знает: и половина домой не вернется, а с остатка калек еще половина будет.
Это Бог его да Парасковья берегут, а теперь вот и Дарьюшки душа беречь будет! Защемило в груди, ком к горлу подкатил. Сглотнул его Алексей, едва слеза не выступила, да перед женой и сыновьями сдержался. Слёз отца они в жизни не видели и сейчас негоже их показывать.
– Батя, я с тобой пойду!
– Я тебе пойду! – Парасковья за рукав сына уцепилась. – По отцу все слезы выплакала, так еще ты душу мою рвать будешь? Скажи ему, отец!
– Да не станет со мной ничего, мать! А ты, Ромка, старшим остаешься. Матушку береги, а войны на твой век еще хватит: царь наш, Николашка, пока всю землю не завоюет, не успокоится! – Алексей оглянулся кругом, слова такие чужим ушам слушать не надобно.
– Не говори, отец, про царя такое! Долгие лета ему, а ты не греши! – Парасковья перекрестила мужа и обняла. Храни тебя Господь!..
Колонна новобранцев, растягивая строй, потянулась за околицу.
С августа основные военные действия стали разворачиваться на Юго-Западном фронте, на южных границах империи. Успешные действия армии генерала Брусилова вынудили австро-венгерские войска отступать. Для пополнения войск сюда перебросили новые дивизии, сформированные в Белоруссии, в центральных районах России.
В двадцатых числах августа русские войска предприняли наступление на Львов. В этом наступлении принял участие и батальон Алексея Дрозда. Незначительные стычки с противником до этого боя позволили командованию батальона обстрелять и закалить новобранцев.
На рассвете двадцатого августа батальон начал штурм укрепленных высот на подходе к городу. Австрийцы упорно сопротивлялись. Русские вновь и вновь шли в атаку, несли огромные потери, но продвигались вперед. В один из моментов боя шквальным огнем соперник заставил наступающих залечь, атака захлебнулась. Противник артиллерийским огнем стал расстреливать залегшие цепи русских. Командир полка готов был дать приказ на отход, дабы зря не терять людей, но в этот критический момент один из солдат поднялся во весь рост и с криком: «Братцы, вперёд, за мной!» устремился к вражеским окопам. Через секунду за ним поднялись и остальные. С криком «Ура!» русские ворвались в окопы противника. В жестоком и скоротечном штыковом бою враг был уничтожен.
Полковник Свешников, наблюдавший за боем, приказал найти смельчака и, если он жив, доставить к нему.
Уставший и весь окровавленный, Алексей присел на край окопа. Нет, не ранен, это чужая кровь, и те, кто пролил ее, лежали сейчас на дне окопа – австрийский офицер и трое солдат. Офицер еще совсем мальчишка, наверное, недавний выпускник училища, и, скорее всего, это был его первый бой. Он лежал на спине и застывшими глазами уставился на русского солдата. Алексею от этого взгляда стало не по себе, наклонился и ладонью закрыл ему глаза. Потом поднял свой кинжал, протер его о вражескую шинель и плавно опустил в ножны.
Поднялся на бруствер окопа и медленно стал спускаться с холма, наткнулся на своих односельчан. Трое их застыли в неестественных позах вокруг воронки от снаряда: братья Матюки – Михаил и Александр, а рядом тёзка его, Алексей Вербило. Вот и отвоевались…
И такие молодые! А война только начинается. Сколько нас домой вернется? Стоял, задумавшись, пока его не окликнули.
– Солдат, бегом ко мне – тебя срочно командир полка требует!
Алексей повернулся. Молодой прапорщик обращался к нему, взмахом руки указывая, куда следует идти.
Алексей долго смотрел на этого холеного молодца, потом устало махнул рукой и последовал по указанному направлению. Не понравилось прапорщику неуважение такое, но промолчал, а следовало бы поучить уставу этого вояку, как отвечать офицеру! Но полковник не любит ждать, и прапорщик молча сопровождал солдата.
Полковник Свешников, заложив руки за спину, нервно прохаживался у штабной палатки, тут же навытяжку стояла группа штабных офицеров.
– Позор! Позор! Солдат в атаку роту поднимает, а господа офицеры штаны в штабах просиживают! Завтра все в наступление, в окопы! – полковник был крайне возмущен. Потом повернулся в сторону подошедшего к ним солдата:
– Это он?
–Так точно, господин полковник! – вытянулся прапорщик.
– Ну, герой, покажись! – Свешников приблизился к Алексею.
– Ваше высокородие, прибыл…
– Отставь, голубчик, отставь! – перебил полковник, – Георгия заслужил, непременно Георгия!
К ним подошел штабс-капитан и тихо что-то доложил полковнику. Тот удивленно и с восхищением посмотрел на стоящего перед ним солдата.
– Это твой третий Георгиевский крест? Ну, герой, ну, сокол!..
———————————————————
На следующий день полк Свешникова первым вошел во Львов, а к вечеру русские войска полностью освободили город.
Через несколько дней был освобожден и город Галич. Армия Брусилова вошла в Силезию и успешно развила наступление.
Только в январе следующего года австро-венгерские войска при поддержке германской армии начали контрнаступление на южном фронте и вернули утраченные территории. Театр военных действий постепенно переместился на территории не только Украины, но Белоруссии, Прибалтики.
Весной 1915 года австро-немецкие войска по всей линии фронта продолжали теснить русских, их отступление на многих направлениях приняло характер панического бегства. Все это явилось результатом бездарного руководства войсками и прямого предательства. Армия разложилась изнутри, и в этом большевистская пропаганда сыграла значительную роль. Солдаты устали воевать, армия испытывала огромную нехватку боеприпасов и продовольствия, многие части не имели и половины штатного личного состава.
После очередного боя бойцы расположились на отдых, рота с трудом оторвалась от противника и теперь, пользуясь короткой передышкой, солдаты отдыхали. Алексей выставлен в караул. Отдых недолог, со сменой караула рота снимется и совершит очередной марш на восток, пока ее снова не настигнет и не свяжет боем немец.
За спиной Алексея послышался шорох. Дрозд резко повернулся – подходил прапорщик Артёмьев.
– Ваше благородие, все спокойно! – негромко доложил солдат, и с разрешения офицера присел между двух пней.
– Вижу, вижу! – прапорщик подошёл ближе, присел рядом. Посидели молча, потом взводный разговор завёл:
– Вот, Дрозд, смотрю за тобой, вояка ты исправный, в бою с тобой лучше рядом быть, нежели против тебя стоять! Солдаты тебя уважают, не зря Георгиевский кавалер – такие, как ты, за собой ведут!
– К чему разговор этот, ваше благородие?
Алексей знал, что прапорщик Артёмьев из нижних чинов произведен в офицеры за доблесть и отвагу воинскую, и не первая это у него война. К солдатам близок был, кулаком перед носом у них не тряс, как другие. В роте говорили, что из бедных он, да и офицеры его в круг свой не больно жаловали.
– Оставь это, Алексей! Нет здесь благородий! Вот ты уже третью войну воюешь, а скажи, за что воюешь? – взводный внимательно посмотрел солдату в глаза.
– Так за царя, за Отечество. За них и умирать будем, коли час придет!
– Умирать, говоришь, а за что умирать? Да если б ещё на своей земле умирать, а в чужую землю ложиться не холодно? Вот ты и в японскую, и в Иране кровь проливал, а за кресты свои земли много имеешь?
Не понятно Алексею, к чему разговор этот, за такие слова под арест попасть можно. Но какой здесь арест – живым бы отсюда выбраться! Да и странно как-то: офицер, а такие слова говорит…
– Странно вы говорите! – Алексей немного помолчал: – Вот у нас в деревне один агитатор бунт поднять пытался, так его быстро в Сибирь спровадили. Неужто против царя можно идти? Так только социалисты эти да большевики говорят. Вы что, заодно с ними?
– Да, солдат, темный народ ещё наш! Пока до голов правда дойдет, много крови прольется, да и льется уже давно!
– Ну а жить-то как и слушать кого, ваше благородие?
– Чтобы все так спрашивали, то нашлось бы кому и научить! – Артёмьев поднялся, портупею поправил: – Засиделись мы тут с тобой, скоро на марш выступаем – пора людей поднимать!
Взводный скрылся за деревьями, а Алексей всё еще сидел и в голове его мысли разные вертелись. «Вот, взводный наш – офицер, а солдат за людей считает, правды не боится, и с тобой, Алексей, о той правде говорил!..»
Потрепанный в трехдневных непрестанных боях под Владавой, полк Свешникова отходил на восток, его отход прикрывала рота капитана Гольштейна. Только за последние два месяца это был уже третий ротный командир. Поручик Михайлов погиб в рукопашной схватке при контратаке. Пронзенный со спины клинком, он умирал со словами во славу царя и Отечества. Капитан Нетребов и этих слов сказать не успел – снаряд взорвался у самых ног. А вот очередной ротный, Гольштейн, в атаку солдат не поднимал, сейчас он проклинал судьбу за тот момент, когда поддавшись патриотическим призывам меньшевистских газет и настояниям своего отца, отставного полковника, подал рапорт о переводе на Западный фронт. До прибытия на фронт война представлялась ему легкой, увеселительной прогулкой, но сейчас, познав тяготы переходов, увидев рядом смерть и кровь, он с величайшим сожалением вспоминал свою штабную службу при светлейшем князе.
После представления он тут же был направлен в окопы, в расположение своей роты. Бравый вид молодого капитана вселил надежду старому полковнику, что рота и дальше с достоинством и честью выполнит свой долг до конца. Именно рота капитана Гольштейна шла в арьергарде отступающих частей, давая возможность полку более организованно и без потерь отходить.
Немцы шли по пятам и наседали со всех сторон, сдерживая противника. Рота несла большие потери, но задачу свою выполняла.
Гольштейн понимал, что шансов остаться в живых у них немного, но и перспектива погибнуть, даже смертью героя, его не прельщала, а вот остаться в живых ему очень хотелось – любой ценой! Но его солдаты смерти не боялись, они шли в атаку с такой верой и решимостью, что обращали даже превосходящего противника в паническое бегство. Капитан видел, как они дрались, как умирали, и ему становилось страшно. Он не хотел быть их врагом, но он был их командиром и при других обстоятельствах гордился бы этим, но не сейчас…
Немцы атаковали населенный пункт, занятый ротой, с трех сторон, прижимая русских к ручью. После короткой артподготовки противник силами до двух рот пошел в атаку. Взвод Алексея Дрозда принял на себя основной удар. Ведя прицельный огонь из винтовки, Алексей обернулся и увидел, как взрывом снаряда бросило на землю прапорщика Артёмьева, он бросился к нему:
– Ваше благородие! Я сейчас, сейчас! – и стал зажимать руками рану на груди прапорщика, но теплая и липкая кровь хлестала меж пальцев. Алексей понимал, что спасти взводного уже нельзя, что только несколько мгновений жизни у прапорщика есть, а потом смерть заберет еще одну жизнь.
– Солдат, командуй, огонь! Отвоевался я… – взводный вздрогнул, как будто хотел привстать, и затих, на его губах лопнул кровяной пузырь. Рядом взорвался ещё один снаряд, на какое-то мгновение Алексей потерял сознание, но так и остался стоять над телом прапорщика. Когда дым рассеялся, он уже пришел в себя и увидел, что цепь немецких солдат подошла к крайним постройкам села. Алексей встал во весь рост, вскинул винтовку и выстрелил. Идущий впереди цепи немецкий офицер на мгновение остановился, будто наткнулся на невидимое препятствие, медленно стал падать. Дрозд выбрал следующую цель, но вместо выстрела последовал сухой щелчок – патронов больше не было. «Сейчас я прекрасная мишень, а если уж погибать, то пулю лучше встретить грудью, чем она догонит в спину…»
Братцы, за мной! – решительно вскочил Алексей и бросился вперед. – Бей супостата!
И было ему неважно, последует кто за ним или он один будет умирать здесь и сейчас. Алексей сделал шаг, второй, третий… Позади послышался нарастающий крик из десятка глоток – это его взвод пошёл в атаку. Сколько раз за свою солдатскую жизнь он вот так, лицом к лицу, сходился с врагом! И сейчас перед ним очередной противник. Резкий уклон вправо, быстрый бросок вперед – штык вспорол серую шинель и до самого основания вошел в тело немецкого солдата. А рядом ещё один вражеский солдат навстречу ему летит приклад винтовки, и с размозженным черепом того бросает на землю. Снова штык Алексея вонзается в чье-то тело, а рядом уже товарищи. Немцы не выдерживают атаки, бегут.
Пока противник готовится к очередному нападению, Гольштейн дает команду к отступлению – испытать и выдержать ещё одну такую атаку он не решается, но на какой-то час они задержали врага, дали возможность отойти полку и укрепиться.
После этого боя в роте осталось не более сорока штыков, половина из них – раненые. Ещё одна такая атака и рота, как подразделение, перестанет существовать. Измождённые и уставшие солдаты покидают населенный пункт. Продвигаясь лесом вдоль ручья, выходят на поляну и располагаются на отдых, чтобы привести себя в порядок и помочь раненым.
Но отдохнуть не успели. С двух сторон поляны на открытое место из леса вихрем вылетел эскадрон уланов противника, охватил русских дугой и атаковал. С тыла вышла цепь немецких солдат, остановилась и по команде вскинула ружья для залпового огня. Остатки роты окружены, нет патронов, прорваться назад в лес можно только в рукопашной схватке. Возможно, это кому-то и удастся сделать. Понимает это и Алексей, говорит об этом своим друзьям, но капитан Гольштейн принимает другое решение:
– Солдаты, приказываю сложить оружие, мы сдаемся! – и первым достает из ножен саблю, втыкает перед собой в землю.
—————————————————————
– Ваше благородие, как же так! – солдаты растеряны, а немецкие всадники уже рядом.
– Господин капитан, это предательство! – поручик Островский вы-хватывает саблю и делает шаг вперед, но ближайший немецкий улан из карабина в упор расстреливает его. Наступает тишина.
– Солдаты, это приказ! Мы сдаемся! – и капитан достает из нагрудного кармана белоснежный платок и поднимает над головой. Из толпы солдат в сторону Гольштейна летит кинжал, но пролетает рядом с головой ротного. Офицер бледнеет и отступает назад. Нож, описав дугу, втыкается лезвием в землю у ног лошади переднего всадника. Немецкие уланы оттесняют русских солдат и обезоруживают.
Пленных приводят назад в деревню, по дороге в лесу восьмерых тяжело раненных бойцов немцы расстреливают, оставшихся в живых помещают в один из уцелевших сараев. Капитана Гольштейна и ещё трех офицеров определили отдельно. Ротному это спасло жизнь, дальнейшая судьба солдат его интересовала меньше всего. Пришло время по-думать о себе. Идет наступление, в прифронтовой полосе их держать долго не будут, отправят в лагеря, в тыл, либо, что скорее всего, им уготована участь их раненых товарищей.
Командование на себя принял Алексей Дрозд – в силу своего боевого опыта и авторитета, и никто этому не возражал. Ему доверяли и верили: не единожды Дрозд спасал своих товарищей, являясь примером отваги и мужества; третья война за плечами, три Георгия на груди и непререкаемый авторитет среди солдат.
Сейчас была именно такая ситуация, когда нужен был сильный лидер, когда делать что-то нужно было сейчас, этой ночью. Все осложнялось ещё и тем, что рядом с сараем, где содержали пленных, поставили походную палатку, в которой расположилась не только охрана, но и полвзвода уланов. Здесь же, под навесом, находились их лошади. В случае неудачного побега шансов остаться в живых мало – их просто перестреляют, до спасительного леса вряд ли кто сумеет добраться.
…Уже далеко за полночь, из палатки доносится храп. Двое охранников по кругу обходят сарай, еще двое сидят у костра, ведут неспешный разговор. Смена караула каждые два часа, это пленные уже отметили. После очередной смены караульных пришло время действовать.
Никто из пленников не спит, нервы напряжены до предела. Алексей отбирает две группы для обезвреживания охраны. К счастью, у них оказалось два ножа, там, на поляне, при их аресте и не особо тщательном
обыске, ножи эти удалось припрятать.
При помощи товарищей Алексей с друзьями взбирается на чердак сарая, с помощью ножа осторожно делает в крыше дыру. Малейшая неосторожность может погубить всех. Выждав удобный момент, пленники неожиданно сваливаются на головы обоих охранников и бесшумно их убирают. Затем с Матвеем, словно змеи, осторожно и тихо ползут по направлению к костру, невдалеке от него замерли – ползти дальше опасно. Выбрав момент, когда сидящие у костра охранники не смотрели в их сторону, стали медленно подниматься. Летящий нож издал свистящий звук и вонзился одному из охранников в спину – тот стал медленно заваливаться набок. Второй, не понимая, что произошло, попытался вскочить на ноги, но не успел – рядом с ним был уже Алексей. Резкий захват за голову и молниеносный взмах ножом завершили дело; падающий карабин ловко подхватил Матвей. Кругом было тихо, только из палатки доносился мощный храп, заглушавший другие звуки, но сейчас это было на руку беглецам.
Ворота сарая уже открыты, и из дверей осторожно и быстро выскальзывали тени, один за другим беглецы растворялись в темноте в направлении леса.
Неожиданно из палатки вышел заспанный солдат, потянулся, зевнул и замер. Его взгляд упал на лежащие в неестественных позах тела у костра. Он повернулся к входу в палатку и рухнул вовнутрь – в шее торчала рукоять ножа, это в последний момент Алексей Дрозд метнул вдогонку ему свой кинжал. Теперь нельзя было терять ни одной секунды. Несколько беглецов во главе с Алексеем бросились к лошадям. Животные, почуяв чужаков, не на шутку встревожились, заволновались, но шестеро беглецов уже вскочили на их спины.
Из палатки выскочило несколько вооруженных уланов. Матвей навскидку стреляет, и один из них падает. Среди солдат противника возникло замешательство. Этим пользуются беглецы и уводят оставшихся лошадей. Ещё через минуту в темноте слышен только удаляющийся топот копыт. Побег не только дерзкий, но и удачный – пока немцы пытались организовать преследование, беглецы благополучно скрылись в лесу.
Около месяца группа русских солдат пробиралась по тылам немецких войск к линии фронта. О судьбе остальных своих товарищей, совершивших побег, Алексей больше не знал, им же пришлось совсем не просто. Однажды группа Дрозда наткнулась на конный разъезд немцев под Пинском. С трудом отбились без потерь – хорошо, что невдалеке оказался лес. В другой раз их, спящих в заброшенном сарае, застали врасплох, пришлось в рукопашной схватке прорываться. Двое немцев там, в сарае, так и остались. Сам Алексей был ранен – кроме удара в голову ещё штык вспорол ему плечо. Рана не смертельная, но болезненная, крови много потерял. И снова лес спас от преследования, но в лесу беглецы и потеряли друг друга.
После ранения Алексей отлеживался в глухих селениях, затерянных среди лесов и болот. Поправившись немного, стал пробираться в Барановичи.
К началу зимы солдат переступил порог родного дома. Но Романа, старшего сына, дома не застал – заплаканная жена сквозь слезы сообщила, что сына в армию забрали. Воюет он сейчас где-то с немцем, и дай Боже, чтобы живым домой вернулся.
Зная горячий и нетерпеливый характер своего старшего сына, о том в своих молитвах и Алексей просил. Уж он-то хорошо знал, что такое война, какова цена жизни солдата. Но верил в счастливую звезду своего сына: «Меня-то Бог сберёг!»
Младший, Филипп, вытянулся за год, в город все рвётся, на земле оставаться не желает. Техника влечёт парня, дескать, машинистом хочу стать. Доброе дело задумал, но учиться этому надобно. Не удержит отец его в деревне, а в городе власть немецкая – тоже боязно отпускать. Договорился с родственником своим в Барановичах, что примет тот Филиппа да определит в бригаду к себе на железную дорогу.
По-другому и Алексей начал смотреть на жизнь, по-другому и думать стал – крепло в сознании ощущение того, что не все правильно в этой жизни вершится. Просыпаются люди и жаждут перемен. Чувствовал, что грядут большие перемены, что мир вскоре до основания потрясут жестокие и страшные времена. И все предыдущие войны не сравнятся с теми жертвами и страданиями, которые ещё впереди…
Третий Георгиевский крест нашёл своё место там же, в коробочке под образами…
Памяти прапрадеда – А.И. Дрозда
