– Ну, метелица… Ну и даёт! Ну, погодка! Очередной порыв ветра со злостью швырнул в лицо Антона хлопья снега. Негнущимися, холодными пальцами он с трудом подвязал шапку-ушанку под подбородком и, засунув руки в карманы худого пальтишко, посмотрел вперёд. Впереди ничего не было видно. Ещё секунду назад впереди маячила спина товарища, Кольки, и вот уже нет никого. Антон заволновался.
Ко-лька!
Но в этом вихре и вое ветра крик моментально растворился, он сам себя не услышал. Антошка рванулся вперёд в надежде догнать товарищей, но… куда бежать, кругом белые шквалы снега… Мальчишка в страхе и растерянности остановился и лихорадочно стал думать: «Неужели заблудился? Не могу я в этом лесу заблудиться, я же знаю здесь всё!..» Но сейчас, когда ничего кругом не было видно, он не знал куда идти, и от этого становилось страшно.
Два часа назад они, шестеро одиннадцатилетних детдомовцев, пошли на прогулку в лес. До ужина ещё время было, а в лесу так здорово! В здешних лесах они знали, наверное, не только все тропы, но и каждое дерево. Мороз не смутил нисколько, они же закалённые, потому и не кутались в одёжки.
Быстро стемнело. Холод потихоньку становился врагом. Поплутав ещё полчаса и не понимая, куда он движется, Антон вконец обессилел, страх сменился отчаянием.
Мальчишка стал замерзать, но ещё пытался сопротивляться – снегу, морозу, ветру… Вскоре он уже с трудом передвигал ноги.
После отчаяния наступила апатия – все чувства куда-то пропали. У него уже словно не было рук, мороз добирался до ног. Все мышцы одеревенели, и только в голове ещё что-то жило. Но это ненадолго…
Замерло время. В этой плотной снежной пелене Антон неожиданно упёрся грудью в забор и остановился. «Что это? Откуда здесь забор? Ах да… это же ограда солдатской могилы!»
В лесу, недалеко от школы, находилось захоронение со времён войны. В школе так и говорили об этом месте: могила неизвестного солдата. Все детдомовцы ухаживали за могилкой, она всегда была убранной, чистой и даже зимой на снежном холмике был выложен шишками какой-нибудь узор.
Появилась надежда на спасение: ведь совсем недалеко – метров восемьсот – оставалось до тепла, уюта, жизни! Антон медленно обошёл могилу и, выбрав направление, как ему казалось, правильное, – пошёл. Шаг, второй, третий…
А метель бушевала. Порывы ветра пытались сбить с ног мальчугана, но какая-то неведомая сила всё-таки удерживала его на ногах. Он уткнулся в ствол берёзы. Ветер усиливался, и, чтобы не упасть, Антон опёрся о ствол спиной. Но и сил стоять уже не было, и мальчишка стал медленно оседать на землю.
Уже через минуту его занесло снегом, и в этом снежном домике ему было тепло и уютно. Иголки, до этого пронзавшие пальцы рук и ног, как будто растворились, и боли уже не было, но наступило желание спать. Сквозь не сомкнутые ещё ресницы он видел, как в наступившей темноте в каком-то шальном танце кружились огромные снежинки.
«Я хочу спать… Как мне хорошо… Мне никогда не было так хорошо! Спать… хочу спать…» Сознание медленно уходило. Глаза закрылись, и Антон уснул. И сон этот, наверное, был бы вечным…
«Вставай и иди! Вставай! Иди, иди! Вставай, вставай!..» – чьи-то слова будили мальчика.
Откуда эти слова и кто их говорит? Он ничего не понимал, но кто-то упорно будил его, не давал спать. Антошка прогонял от себя этого невидимого «кого-то», но откуда-то сверху женский голос упрямо твердил: «Вставай и иди! Вставай!..» Антон стал подниматься – какая-то неведомая сила заставляла его это делать. Он даже не понимал, что идёт, и глаз открыть не мог. Женский голос будто держал его и вёл дальше: «Иди! Иди, иди…» И Антон шёл. Шёл, а потом – упал.
В детдоме на кухне готовили ужин, но как-то не ко времени закончились дрова. Не хотелось, но нужно было выходить на улицу, идти на дровяной склад. А на улице метель, холод какой! Женщины, ругая погоду, стали одеваться…
Первой вышла Нина Степановна – повар. Пройдя метров десять в направлении склада, она споткнулась и упала – прямо в снег. Кажется, под ноги ей попалось какое-то полено… Ничего не видно… Она нагнулась, чтобы его поднять… Метель не утихала. Женщина разгребла снег и стала вытягивать… Когда поняла, что это… нога, испугалась. Позвала на помощь других женщин – втроём они вытащили мальчишку. «Да это же наш, детдомовский!»
Охая и ахая, они занесли ребёнка на кухню. Мальчик не подавал признаков жизни. Ножом торопливо разрезали и сняли с него замёрзшую одежду, стали растирать и согревать малыша. Они плакали и причитали, но не останавливались, не теряли надежды. Срочно вызвали школьного врача.
Сколько прошло времени, никто не знает, но когда надежда уже, кажется, оставила спасительниц и они обречённо опустили руки, свершилось чудо: Антон вздохнул…
Пройдут годы. Антон не раз будет возвращаться мыслями к тому случаю, к тому дню в его жизни. До момента замерзания он помнил всё. Хорошо помнил женский голос, который заставил его тогда подняться – подняться и идти. Не было бы того голоса – не было бы в живых Антона, это он точно знал.
…Его бабушка Ольга, услышав тогда от внука рассказ о случившемся, прямо заявила: «Это, внучек, твоя мама и доченька моя, Мария, душа святая, спасла тебя! Ты её не знал и не помнишь, годочек тебе всего было, как её не стало, вот она с того света и бережёт тебя! И будет беречь, пока сил хватит!»
Наверно, так и есть. Ещё вспомнил: однажды – пять лет ему было – он чуть было не утонул. Течением унесло уже на середину реки – казалось, он должен был утонуть… Но какая-то сила всё время выталкивала его на поверхность, пока на пути его не попался буй, за который он намертво ухватился. Долго потом не могли отцепить его руки от того буя двое подплывших мужчин…
И ещё был случай, когда, казалось, уже всё, бесповоротно… И сознание уже ушло, и туннель был, и звук какой-то шипящий… Но снова: «Рано тебе ещё сюда! Поднимайся!»
Ни одной фотографии матери нет у Антона. Знает о ней только по рассказам родственников. «Какая ты, мама? На кого ты похожа? И похож ли я на тебя? Спасибо, что ты есть, и спасибо, что я жив, мой ангел-хранитель! Мама!..»
