Все звали и зовут его на славянский манер Михаилом. На самом деле он – Моисей. Моисей Григорьевич ХЕНКИН. В прошлом – старший помощник прокурора города Барановичи. В еще более далеком прошлом – солдат Великой Отечественной.
На дворе стоял апрель 1944 года. Рядового Хенкина выписали из челюстно-лицевого красноярского госпиталя. Выписали инвалидом войны, но под прикрытием более спокойной записи – «не строевой, использовать без физических нагрузок». Михаилу не было и 19 лет. Он подался домой, на родную Смоленщину. Добирался едва ли не через весь Союз, уставший от долгой войны, разрушенный и разграбленный. Родина встретила относительным покоем. Смоленск освободили, а близкая Орша все еще занята немцами: идут бои, гибнут люди, о конце войны только мечты. У Михаила тягостные воспоминания, волной захлестнувшие его. В память о младшей сестренке Лиле война оставила только куклу. Горько от того, что сами отправили ее на верную смерть.
В семье участника Первой мировой войны Григория Хенкина было двое детей. Супруга работала заведующей детским садом. Когда старшему, Мойше, исполнилось 9 лет, отец умер. И мать, как могла, растила детей. Война для мирных людей была полной неожиданностью. Не все сами могли справиться с нахлынувшей бедой. Приказ об эвакуации приводили в исполнение люди при должностях, в том числе и мать Моисея. Для кого для кого, а для ее дочери место в эшелоне, следующем в Тамбовскую область, нашлось бы точно. Но женщина рассудила иначе: война – ненадолго, зачем мучить утомительной дорогой болезненную восьмилетнюю девочку. Лилю решили оставить у родственников в поселке Первомайском, в 36 километрах от Смоленска. Оставить на верную погибель.
– Спустя годы из книги одного смоленского автора я узнал, что именно в Первомайском расположилось ужасное гетто, где жесточайшим образом обходились с еврейским населением, – вспоминал Моисей Григорьевич. – И даже не сами немцы, а литовские карательные отряды, именно их члены расстреливали людей. Моя сестра оказалась в числе погибших.
Моисей с матерью в это время жили в деревне Чуповке Тамбовской области. Там он учился в школе, оттуда же был призван в армию. И было ему 17.
– Я не собирался ждать своего совершеннолетия, казалось, что время тянется непозволительно медленно, война может закончиться без меня. Так я думал тогда, – делился воспоминаниями Моисей Григорьевич, – потому на фронт рвался.
И молодой новобранец оказывается на Калининском фронте, в историческом месте – деревня Чернушки, где погиб Александр Матросов. Моисей тоже испытал все, что мог испытать на войне рядовой, хотя и попал в престижное подразделение – 11-ю гвардейскую морскую стрелковую бригаду. Но служить с морскими пехотинцами, физически крепкими подготовленными мужиками неокрепшему юнцу было непросто. днем марш-бросок на 100 километров, а потом всю ночь нужно рыть окопы в человеческий рост. При таких нагрузках даже есть не хотелось – не было сил. Да и кухня часто отставала.
В скором времени Моисея перевели в 119-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Там прямо в действующей армии был создан учебный батальон. Хенкина стали готовить в качестве командира минометного расчета.
– Я носил двуногий лафет на плечах, в кровь истирая ключицы, – воспоминания не доставляют удовольствия, на глаза Моисея Григорьевича то и дело наворачиваются слезы. – В то время мы уже форсировали границу с Белоруссией, уверенно продвигаясь вперед, что крайне не нравилось немцам. И они решили устроить нам ад на земле. Всю ночь молотила вражеская артиллерия и минометы поливали нас огнем. 100-летние деревья, как шапки, взлетали в воздух. Само собой, что потери были колоссальными.
Хенкину приказали взять 5-6 человек и вернуться обратно – подобрать автоматы и боеприпасы. А немцы в это время уже обходили боевой расчет полукольцом. Возвращение назад было смерти подобно, но приказы нужно выполнять. И, надо сказать, группа задание выполнила – оружие и боеприпасы они принесли. Но возвращение проходило под стеной огня – немцы их заметили и пытались во что бы то ни стало уничтожить. То ползком, то короткими перебежками добирались к своим. А когда вышли на ровную, открытую местность, стали еще более заметными мишенями. Именно в этот момент одна пуля сбила шапку на голове Хенкина, а другая попала в лицо. Ему показалось, что ударили свинцовым кулаком, и тут же кровь залила лицо, грудь. Солдат сумел ответить автоматным огнем, и, видимо, удачно, потому что ему удалось даже в таком состоянии добраться к своим. А там уже распространился слух, что Хенкин убит. В расположении выяснили, что попавшая в лицо пуля прошла насквозь. Парня наспех перебинтовали и, дав в руки ореховую палку, отправили в медсанбат: отвезти или даже вывести было некому – бой шел суровый. Моисею повезло, его сначала увидели танкисты, еще раз перевязали, а потом подобрала санитарная полуторка.
В прифронтовом медсанбате сказали, что раздроблена челюсть. Лечить пытались то в одном санбате, то в другом – не особо получалось. Говорить он не мог, есть не мог – рот не открывался. Отправили в госпиталь, сначала в Верхний Волочок, потом в Ярославле. Делали одну операцию за другой, доставали осколки. Моисей Григорьевич потерял счет и операциям, и количеству извлеченных осколков, а результата все не было.
– И тогда меня направили в челюстно-лицевой госпиталь в Красноярск, – говорит Хенкин. – Там работали высококлассные хирурги, спасающие людей. А больные, надо сказать, были престранные: кому надо нос наращивать, кому – ухо, кто без подбородка. Мы ходили там вечно голодные. Во-первых, этой самой еды не было в достатке, во-вторых, такие как я, были лишены возможности поесть: нельзя – раз, не получалось – два. Как не умер, до сих пор не представляю.
И все же Моисею Григорьевичу повезло – в конце концов, его удачно прооперировали, сложенная челюсть начала выполнять возложенные на нее природой функции, хоть рот и открывался только на палец. В таком состоянии молодого парня и выписали. А дома даже самое безнадежное кажется разрешимым. Мойша больше не грезил о войне, он уже зал, ЧТО ЭТО ТАКОЕ. И был уверен, что отвоевался. В военкомат шел, скорее, потому, что нужно было ему, армейскому человеку, встать на воинский учет. Но там молодого, обстрелянного солдата никто не собирался списывать со счетов.
– Гвардейцы-минометчики! Три шага вперед! – лихо подал приказ один из «купцов», прибывших в смоленский военкомат.
Так мечтавший о мирной жизни солдат Моисей Хенкин снова оказался в действующей армии.
– Нас троих привезли в некое странное место: территория огорожена, вся техника закрыта брезентом, немного в стороне стоят какие-то странные машины, которые я видел впервые, – рассказывает Моисей Григорьевич.
– Мужики, да это же «Катюши»! – один из троих оказался более осведомленным.
Хенкин обрадовался и решил, что на этот раз ему действительно повезло. Новая служба требовала не только физических усилий, по большей мере – интеллекта. Он занимался рекогносцировкой местности, составлением карт.
– А потом нас бросили в товарный состав и вывезли в Вильнюс, – отчетливо помнит все солдат той жестокой войны. – Меня этот европейский город восхитил, хотя еще и шли бои.
На что-что, а на восхищение у солдат времени не было, да и местонахождение менялось стремительно: Пруссия – Польша – снова Пруссия. Хенкин участвовал в боях за Кенигсберг. Но в память врезались не кровопролитные бои, а несколько иные эпизоды. Например, как попали в некое графское имение, где солдат встретил богато сервированный стол. Все чуть не ошалели от предстоящего удовольствия, но один, самый осторожный, заметил: а вдруг все отравлено. Так они и стояли, глотая слюни. А потом другой махнул рукой и сказал: «Я буду есть». Его примеру последовали другие. Вот уж отъелись, так отъелись! Праздник желудка длился две недели. Солдаты в подвалах имения нашли запасы продуктов и усердно их уничтожали в перерывах между рейдами по уничтожению беглых немцев. В то время Гитлер бросил клич «Все на оборону Берлина!». И немцы со всех регионов подтягивались к Германии. Одна из вылазок по уничтожению фрицев чуть не стоила Моисею жизни.
Они заглянули на один из хуторов. В доме пусто, но печка теплая. Солдаты пошли искать хозяев, но везде тишина и пустота. Поднялись на чердак, он завален всякой всячиной.
– Кто здесь? Всем выходить, дом будет гореть! – крикнул Моисей на немецком.
Но В ответ только тишина. Озлобленные солдаты подожгли дом. Когда огонь достиг чердака, отворилось окошко, в нем показался немецкий офицер.
– Nicht schieβen! – крикнул он, но русские солдаты то ли не поняли, то ли не захотели его понять. Раздалась автоматная очередь, и офицер полетел вниз, а за ним показался солдат.
– Нe стреляйте, они просят не стрелять, – кричал своим Хенкин.
Ему едва удалось уговорить всех быть благоразумными. Они взяли в плен 11 немецких солдат. Моисей Григорьевич до сих пор недоумевает, почему они не убили его, когда один поднялся на чердак? Видимо, все ж назначением этого человека была жизнь. Иного ответа на этот вопрос не дашь.
В Гдыне Хенкин получил еще одно ранение. Счел его не особо серьезным, ни в какой госпиталь отправляться не желал, остался в части со сломанной ногой. Пока дошли до Центральной Германии, выздоровел, подразделение готовили к штурму Берлина, но потом в хаосе времени и событий оно так и не приняло участия в великом сражении. Это немного огорчило, зато как обрадовало другое – КОНЕЦ ВОЙНЕ!
Хенкин вернулся домой.
– Остальная жизнь казалась мне раем, – улыбается он. – С какими бы проблемами не пришлось потом встречаться, все они отступали по сравнению с войной на другой план.
В 1947 году Моисей решил поступать в Минский юридический институт и в 1951 уже распределился в Барановичскую область. Первым местом работы стала прокуратура Любчанского района, он – народный следователь. Именно так тогда именовалась эта должность. Через четыре года Хенкина перевели в Новогрудок, а затем в Барановичи, где он тоже работал следователем.
– Следователь, старший следователь, помощник прокурора, старший помощник прокурора – вот и вся моя трудовая биография, в одну строку укладывается, – говорит Моисей Григорьевич, – хотя проработал 23 года. Служба была отмечена благодарностями, подарками, внеочередным присвоением классного чина.
В профессионализме Хенкина сомневаться не приходится – не мог солдат, награжденный в годы войны орденом Отечественной войны I степени, многочисленными медалями, среди которых «За отвагу», «За взятие Кенигсберга» и иные, быть заурядным работником прокуратуры.
– Следователи тогда были только в прокуратуре, – подчеркивает Моисей Григорьевич, – милиция имела дознание. Труд следовательский был тяжел уже потому, что обрастал огромным количеством дел: от самых банальных краж до умышленных убийств и заумных хищений собственности. Милиция считала, что выезд следователя на место совершения преступления обязателен. А нас было всего трое, вот и работали иногда круглосуточно. Пока прокуратура была межрайонной, приходилось на лошадях ездить по району, а после разделения на городскую и районную я оказался в городской.
Качество работы М.Г. Хенкина оценивалось высоко. Пример того – его выступление в журнале «Следственная практика». Это был редкий случай, когда низовой следователь из провинции делился опытом по раскрытию определенного вида преступлений в журнале союзного значения.
Галина СТРОЦКАЯ
Фото из архива Барановичской межрайонной прокуратуры
